Читая Диккенса

Начну с того, что Диккенса я не люблю. Не читаю, не понимаю и не приемлю. Особенно после того, как учитель литературы буквально заставила прочитать «Приключения Оливера Твиста» и «Домби и сын» – с трудом осилила, даже сочинение написать не смогла – настолько не мое. Потом, правда, были «Записки Пиквикского клуба», которые немного заинтересовали, но все-таки не настолько, чтобы я прониклась любовью к этому писателю.
Пока однажды…Холодной зимней ночью, когда я не могла уснуть у бабушки на даче. Бог знает зачем мы туда поехали на каникулы. Было холодно и страшновато в старом гулком доме, да еще в практически безлюдном поселке. Родители и все остальные спали, а мне не спалось. Я долго ворочалась, потом ходила, потом зачем-то спустилась вниз. То есть, нет, я знала – зачем – попить воды и взять полистать подшивку Огонька или Крокодила... но… судьба распорядилась иначе. Протянув руку к знакомому стеллажу, вместо толстого тома журнальной подшивки, я вытащила тонюсенькую книжку без обложки, и глаз выхватил фразу:

«Итак, старик Марли был мертв, как гвоздь в притолоке», – и она странным образом меня заинтересовала. Я взяла книгу и отошла к креслу у камина, решив, что мое от меня никуда не уйдет, а эта смерть показалась мне столь таинственной и интересной, что очень захотелось узнать продолжение истории. И я пропала… Окончательно и бесповоротно. История старика сквалыги Скруджа, привидения и… таинства Рождественской ночи захватили меня полностью. Сочный язык, потрясающие эпитеты, сам смысл происходящего – картинки одна живее другой вставали перед глазами. И первое появления Марли, которое заставило слегка вздрогнуть не только Скруджа, но и меня саму.

«Лицо Марли, оно не утопало в непроницаемом мраке, как все остальные предметы во дворе, а напротив того – излучало призрачный свет, совсем как гнилой омар в темном погребе. Оно не выражало ни ярости, ни гнева, а взирало на Скруджа совершенно так же, как смотрел на него покойный Марли при жизни, сдвинув свои бесцветные очки на бледный, как у мертвеца, лоб. Только волосы как-то странно шевелились, словно на них веяло жаром из горячей печи, а широко раскрытые глаза смотрели совершенно неподвижно, и это в сочетании с трупным цветом лица внушало ужас». И этот их разговор, когда скептик Скрудж все никак не мог поверить в привидение: «При этих словах призрак испустил вдруг такой страшный вопль и принялся так неистово и жутко греметь цепями, что Скрудж вцепился в стул, боясь свалиться без чувств. Но и это было еще ничто по сравнению с тем ужасом, который объял его, когда призрак вдруг размотал свой головной платок (можно было подумать, что ему стало жарко!) и у него отвалилась челюсть.
Заломив руки, Скрудж упал на колени.
– Пощади! – взмолился он. – Ужасное видение, зачем ты мучаешь меня!»

Я, конечно, на колени не упала и, в общем-то, не испугалась, но холодок на коже почувствовала и даже осмотрелась, словно опасаясь увидеть это – или подобное – привидение в комнате рядом. И как Скрудж верит-не верит, сомневается, просит пощады, хочет иной участи, чем у Марли, ужасается и в то же время считает, что уж его-то это не коснется – все это было близко и понятно и моему скептическому уму. И потом следующие духи – посетившие Скруджа – Святочные духи прошлых лет. Как тяжко видеть то, что было тебе дорого когда-то, а теперь недоступно, как больно расставаться с дорогими людьми. Даже у «непробиваемого» Скруджа на глазах выступили слезы.

«Твои губы дрожат, – сказал Дух. – А что это катится у тебя по щеке?»

Обычно я не плачу над книгами, но тут обнаружила, что по щеке катится слеза, а перед глазами – картинки из раннего детства, любимая крестная… тогда я был действительно безоговорочно счастлива…
И Скрудж оживал на глазах – встреча с сестрой, с приятелем, Рождество, радость, любовь – простые человеческие чувства, которые все-таки были в его сердце, и о которых он забыл теперь. И вдруг … начал вспоминать и оживать – медленно и постепенно.

«Он как бы участвовал во всем, что происходило, все припоминал, всему радовался и испытывал неизъяснимое волнение».

И странное дело, я сама вдруг почувствовала, что мне интересно – что будет дальше со Скруджем… Когда герой увидел счастливую жизнь девушки, которую он любил и от которой отказался, я ему очень посочувствовала, ведь он мог поступить иначе, и был бы счастлив.

Второй Дух, пришедший к герою – Дух нынешних Святок. Сколько любви и радости выказываю по отношению к герою люди, которые ему самому безразличны и, как он считает, не нужны. А они любят его, любят не за что-то, а просто так. Это так поразительно. В этом и есть настоящая любовь – когда ты просто любишь человека, не потому что он хороший, красивый, не за то, что он хорошо к тебе относится, а просто потому что он есть. Ты принимаешь его целиком и полностью – со всеми капризами и нелепицами, потому что любишь. И увидев, как Скрудж волнуется за малыша Тима, я почувствовал, что для этого сквалыги еще не все потеряно. Не знаю почему, но мне было важно, чтобы Скрудж исправился. Странно, скажете вы, нелепо, это всего лишь герой рассказа. Да, но какого рассказа!

Третий дух, посетивший Скруджа, показал ему его возможное будущее. Будущее, заставившее его содрогнуться. Странным образом оно заставило содрогнуться и меня. А потрясающие слова о Смерти и любви!

«О Смерть, Смерть, холодная, жестокая, неумолимая Смерть! Воздвигни здесь свой престол и окружи его всеми ужасами, коими ты повелеваешь, ибо здесь твои владения! Но если этот человек был любим и почитаем при жизни, тогда над ним не властна твоя злая сила, и в глазах тех, кто любил его, тебе не удастся исказить ни единой черты его лица!»

И ведь это в самом деле так – ушедшие от нас родные и близкие, те, кого мы любили, вспоминаются такими, какими остались в нашем сердце. Именно оно показывает их облик. Мы не видим болезней, изменивших их лица, не помним плохого, что, может быть, было между нами – только хорошее, чистое, лишь любовь и радость, и это здорово.

А меж тем начало постепенно светать… Когда я дочитала повесть, то почувствовала легкость и радость. Наверное, такую же, как и герой Диккенса. А может, и бОльшую. Не знаю. Отложив книгу, я поднялась наверх. Все спали, но мне почему-то захотелось сказать сестрам, брату и родителям, какие они хорошие, и как я их люблю.

Не зря у Диккенса написано про Рождество и Святки. «Это единственные дни во всем календаре, когда люди, словно по молчаливому согласию, свободно раскрывают друг другу сердца».

Я очень благодарна Диккенсу за эту повесть. Может быть, какой-то из Духов Рождества пришел в ту ночь в комнату, чтобы подсунуть мне эту повесть – не знаю. Знаю только одно, что я ушла радостная, и мне хотелось всем говорить хорошие слова, не ссориться с сестрами, не задираться с братом, делать вес, что просит мама…

… Не могу сказать, что я полюбила Диккенса, но все его рождественские повести прочла в итоге с большим интересом…