Два мира. Две цивилизации. Две истины.

Начать описание своих мыслей о факторах, положительно влияющих на развитие государства и его процветание, саму его идею,  а так же ряде причин, сковывающих это развитие, приводящих государственные системы к тупику,  кризису и полному уничтожению, я хотел бы с высказывания древнеримского историка Саллюстия Криспа: “Согласием малые государства укрепляются, от разногласия величайшие распадаются”. И насколько же сегодня эти слова продолжают быть актуальными? Постмодернистская концепция развития мира в целом и государства в частности привела к невиданным доселе процессам, которые меняют сложившиеся уклады и представления, являвшиеся некогда эталонными. Глобализация мировой экономики и политики, создание наднациональных управляющих структур и транснациональных корпораций, постепенное развитие гражданского общества, мировые финансово-экономические кризисы – это лишь неполный список тех факторов, которые активно влияют на состояние государства сегодня, приводят к разладу и упадку одних систем, и возносят другие. Однако, полагаю, не стоит полностью сбрасывать со счетов прежние, традиционные факторы становления и развития государственных систем, ссылаясь лишь на “сумасшедший постмодерн” и стремительную глобализацию. Какой бы не была стремительной глобализация, каким бы ни был напор Запада, насаждающего свои демократические идеалы и политические ценности,- модели мировоззрения и особенности государственного устройства цивилизации Запада и Востока всегда (подчёркиваю, всегда) будут отличаться. И отличаться качественно, выбирая ориентиром совершенно разные ценности и формулы. Что же будет “согласием” для одних и “разногласием” для других? Пытаясь ответить на эти и некоторые другие вопросы в этом  эссе, я хотел бы отразить, на мой взгляд, знаковые формулы успеха государственного и политического строительства стран, являющихся  типичными представителями своей культурной и политико-экономической системы – системы Западной и системы Восточной цивилизаций.
    Многие считают сегодня, что типичными государствами, представляющими идеальную модель государственно-политического устройства Западной цивилизации являются Соединённые Штаты Америки и Великобритания. При этом указывается на ряд признаков, которые необходимы для успешности современного государства Западного типа – развитое гражданское общество, идеи демократии, либерализм и т.д. Однако существует государство, несправедливо отодвинутое на второй план, имеющее все вышеперечисленные качества (развитые даже в большей степени) и имеющее ряд основательных преимуществ – это Швейцария. И одной из основных формул успешности и долгого процветания этой альпийской республики я назвал бы фактор государственно – территориального устройства. Появившись в 13 веке как союз независимых государств (кантонов), Швейцарская Конфедерация  исторически встала на путь развития демократичности и свободы в рамках формально единого государства, а  сложившаяся система государственного устройства, при котором фактически не существовало единого политико-экономического центра, и каждый кантон мог определять свою внутриполитическую “повестку дня” и активно влиять на общеконфедеративные вопросы, привела к становлению нового типа самоуправления и дало возможность уже на раннем этапе возникновения государства говорить о начале формирования высокой политической культуры граждан, населяющих эти территории. Так же был разрешён и этнонациональный вопрос – ведь Швейцария полиэтничная страна, населённая итало-, франко- и германоговорящими жителями, имеющими различные социо - культурные ценности. А, поскольку, большинство кантонов формировались вокруг компактного проживания тех или иных этносов, то и какой бы то  нибыло напряжённости по этнонациональному признаку не появляется в принципе.  Небольшой размер кантонов способствовал введению в политическую культуру швейцарцев института референдумов, т.е происходит снятие ещё одной проблемы, с которой сталкиваются почти все современные государства – проблемой легальности и легитимности. При наличии “прямой демократии”, при которой все законы, принятые парламентом, могут быть утверждены или отвергнуты на (факультативном) всенародном референдуме, не могут возникнуть никакие напряжённые моменты, связанные с “виновностью” или “бездействием” тех или иных элит, лобби и т.д. Система “чёрного ящика” Д. Истона не может коллапсировать. Как уже было сказано выше, в связи с широкими полномочиями кантонов и максимально развитой системой прямого участия населения в управлении государством центральная власть имеет формальное значение. Его деятельность, в основном, направлена на выстраивание внешнеполитического курса и решения некоторых общефедеральных проблем. Это обстоятельство позволяет решить ещё одну проблему, издавна стоящую на пути нормального развития и функционирования любого государства – проблему сменяемости верховной власти. Федеральный совет Швейцарии, состоящий из семи членов – министров, поочерёдно, путём ротации, избираемых на пост президента Швейцарии Федеральным собранием на срок в один(!) год, при этом президент Швейцарии всего лишь “первый среди равных”, т.к именно Федеральный Совет является коллективным главой государства, и остальные члены Совета не подвластны президенту. Избрание же в палаты парламента (Совет кантонов и Национальный совет) происходит не синхронно по всей Конфедерации, а в соответствии с процедурами и нормами, установившимися в каждом кантоне отдельно (в большинстве своём представители в парламент избираются по мажоритарной системе). Этот факт ещё раз указывает на прямую связь государственно – территориального устройства страны с чрезвычайно развитыми социально – политическими институтами государства и высокой политической культурой её граждан, их активной политической позицией.  Швейцария на своём примере демонстрирует тот абсолют политической идеи демократического государства и общества, к которому должны стремится государства Западной цивилизации. Именно из принципов равенства субъектов друг перед другом и строящихся на них законности и свободах произрастает близкая к идеалу Швейцарская Конфедерация.
    К сожалению, невозможно перенести эту модель в целости на другие государства Западного мира. И этому способствует ряд факторов. Во-первых, размер территорий. Неоспоримым плюсом Швейцарии выступает компактность её территории (не больше Астраханской или Московской области), на которой достаточно легко осуществить “прямую демократию”, тогда как в условиях таких территориально крупных государств, как США, Канада, Австралия этого сделать практически невозможно. Во-вторых – исторически сложившаяся политическая культура. Швейцария, с её “прямой демократией”, активной гражданской позицией каждого гражданина республики, совместным толерантным сосуществовании разноязыковых групп и т.д. не может сравниться, например, с Польшей или Мексикой, в которых, в силу исторических факторов, уровень политической культуры граждан находится на ином уровне. Но, если смотреть в общем, как на систему, максимально приближённую к идеалам западной демократической модели политического устройства общества и государства, то вариант Швейцарии наиболее оптимален. К тому же мы можем воочию наблюдать и результаты исторически длительного функционирования швейцарской модели. Перед нами государство со сбалансированной внешней и внутренней политикой, имеющее высокие культурные, политические и, в особенности, экономические потенциалы, на протяжении долгого времени не испытывающее политических кризисов и не принимающее участие  в международных конфликтах. Образцово – показательная модель.
    С противоположной стороны, среди государств Восточной цивилизации, хотелось бы выделить одно, своим долгим существованием обязанное фактору этическо – традиционному – это Исламская Республика Иран.  Появившись ещё за несколько веков до нашей эры, Иран прошёл долгий путь, от Персидской державы до сегодняшнего состояния, испытывая трансформацию политических систем, цивилизационные взлёты и кризисы, однако это не привело к исчезновению иранского (персидского) государства. И, на мой взгляд, секрет успеха этой державы кроется в её традиционализме, верности выбранному на заре цивилизации этически – нравственному пути. Однако сразу хочу предупредить о том, что понятие приверженности традиционному пути не тождественно приверженности лишь исламской концепции. Ислам, принятый некогда персами, уже был “высажен” на почву древней культуры, имеющей морально – нравственные ориентиры, которые достаточно органично вплелись в исламский узор представлений о том, каким должно быть общество (и, собственно, государство). Конечно – иранская государственность не самая древняя в Восточной цивилизации. Тот же самый Китай имеет более сложную и древнюю структуру государственно – политического строительства, созданную на базе типичной для Востока традиционности, да ещё подкреплённая философским базисом о соблюдении традиционности в государственном строительстве (речь идёт о конфуцианстве). Однако, если критически подойти к данной проблематике, то можно выявить немаловажный факт – в Иране, на протяжении всего периода его существования, лишь иранский (персидский) этнос, как основной, и, как сейчас говорят, «государствообразующий», на базе своих культурно – исторических традиций и обычаев формировал ту политическую культуру, тот этическо – нравственный уровень, который стал идейной схемой, возможно, главной идеологией, существующей и в наши дни. Китай же, в силу наличия большого этнического разнообразия (насчитывается более 50 народностей) и периодическому влиянию иноземных культур (маньчжуров и др.) постоянно испытывал “вливание” новых элементов в свою систему, трансформируя её. И если сравнивать Иран и Китай с самими собой на разных исторических этапах существования, то мы обнаружим, что  этико – традиционные  уровни древней Персии и шахского Ирана практически тождественны, тогда как уровни Китая эпохи Мин и Китая эпохи Мао Цзэдуна уже существенно рознятся. Однако так же не стоит путать консервативный уклад с некой отсталостью. Отсталостью от чего? От Запада? Но, как мною уже описано выше, мы не можем судить государства Востока по меркам Запада, ибо мир чрезвычайно многообразен и государственно – правовые и этические модели одной цивилизации могут быть пагубны и разрушительны для другой. Следовательно, Иран можно сравнивать лишь с государствами Восточной цивилизации, а в понимании Востока традиционность не является тождественной отсталости. К тому же – иранский этико-традиционалистский фактор позволяет государству быть активным игроком на мировой арене, имеющем свои позиции по ряду глобальных вопросов. Уровень жизни в Иране находится на достаточно высоком уровне, в сравнении даже с некоторыми государствами Запада. Закрытость же республики сегодня можно обусловить боязнью разрушения многовековой системы тем постмодернистским вихрем хаоса, который пытается сегодня уровнять весь мир, сделать его обезличенным, придав всем народам и государствам определённые стандарты. Однако эти стандарты никогда не приведут все государства мира к благополучию – это миф, основанный на древнем желании одних государств и цивилизаций поработить и эксплуатировать другие.
    В завершении своего рассуждения хотелось бы ещё раз отметить, что невозможно найти универсальной формулы, которая бы обеспечила благополучное процветание всех государственно – политических систем мира. Тогда это были бы уже не системы, а некая глобальная пирамида, однако мировые различия в уровнях развития, ценностно – этических ориентирах, экономическом благосостоянии не позволят выстроить этот глобальный безликий ад. И ещё раз хочется напомнить, что всегда существовали и будет существовать два глобальных ценностных и политико – экономических лагеря – цивилизация Запада и цивилизация Востока, в рамках которых, при существовании разных наборов «концепций успеха», мы и сможем сравнивать страны на наличие или отсутствие успешного развития.