Родной мой

Он всегда меня раздражал. Одет с иголочки, во все чистое, часто новое, спокойный, уверенный. Не дерется, не плачет – просто отойдет в сторону, и все. Я так не умела. Всегда ходила в ссадинах и со сбитыми кулаками, потому что давала сдачи, не могла никогда спустить обидчику. Но при этом, сколько себя помню, мы всегда были вместе – детский садик, дача, лагерь, потом школа. Не просто в одном классе, а за одной партой – по росту сажали, а он был чуть ниже меня.
Наверное, я к нему привыкла. Иначе чем объяснить, что в девятом, когда нам, наконец, разрешили, сесть – кто как хочет, мы продолжали сидеть вместе. Мне удобно было списывать у него математику и физику, ему – давать мне проверять свои сочинения и диктанты.
Он всегда провожал меня домой, а я с удовольствием вручала ему тяжеленный портфель, но при этом мне страшно нравилось вывести его из себя, задеть – не злобно, чисто по дружески, но больше всего меня выбешивала его невозмутимость.
На выпускном мы танцевали вместе несколько медленных танцев, пили шампанское, курили одну сигарету на двоих, причем, сигареты были мои, прямотянутые у отца, а потом учились целоваться – кто кого учил – вопрос, но мне понравилось.
Потом было совершенно сумасшедшее лето поступления в институт, когда я сдавала семь выпускных экзаменов, а через две недели – столько же вступительных, ненавистная «Гроза», которую отвечала в обоих случаях, и блаженный отдых в Пицунде.
Сентябрь завертел, закрутил новыми впечатлениями, ощущениями, друзьями. Мама говорила, что он несколько раз звонил, но мне было не до него. Школа – в прошлом, впереди – новая жизнь.
Перед Новым Годом отец принес билеты на классный концерт, мне очень хотелось, а идти было не с кем, и я вспомнила про него. Позвонила. Через час в дверях моей квартиры стоял совершенно незнакомый парень. Высокий, симпатичный, с усиками и пробивающейся бородкой.
– Ты? – я не смогла скрыть удивления.
– Ага, вот, вырос, – он рассмеялся, и все встало на свои места.
Опять отношения дружбы-ненависти, пажа и принцессы, снова он меня раздражал своим видом и нежеланием отвечать на мои колкости и какой-то правильностью, что ли.
Четвертый курс, гости. Родители на даче. Естественно, он остался помогать убираться – а кто еще-то? А потом совершенно неожиданно между нами словно проскочила искра. Мы целовались и обнимались так неистово, словно изголодались. Страстно, дико, немного жестко, первый раз даже до кровати не добрались, потом нежно и ласково… А утром я его прогнала, просто прогнала и все. И попросила больше не приходить. Что на меня нашло тогда – не знаю, но не виделись мы несколько лет. Даже на регулярные встречи одноклассников он не приходил, а я о нем и не вспоминала, почти. Разве что иногда жалела, что не с кем попикироваться – я привыкла именно на нем оттачивать свое остроумие.
Я вышла замуж, родила сына, потом дочку, развелась. Слышала, что он тоже женился, развелся, снова женился, родил сына и опять развелся.
Как-то все нескладно выходило у обоих, но думалось об этом мельком, в ночи, когда я просыпалась в холодной пустой постели и до боли закусывала губу, чтобы не зареветь, не закричать – рядом спали дети.
В конце августа мама решила поехать в санаторий и взять с собой внуков, чтобы они покупались в море, а я отдохнула. Мне почему-то очень не хотелось их отпускать, но меня особо не спрашивали.
Несколько дней я моталась по пустой гулкой квартире, в сотый раз вытирая пыль и перекладывая вещи, поэтому приглашение на сборище одноклассников по случаю какой-то круглой даты окончания школы, приняла с радостью.
Сидели в кафе. Он, конечно, не пришел, но я и не ждала. А потом пошли домой к тому парню, кто организовал сабантуйчик, и вот тут неожиданно пришел он. То ли позвал кто, то ли это заранее было обговорено, не знаю. Поздоровалась и все, общалась с другими.
Уже под утро собралась домой, и он пошел меня провожать, хоть в этом и не было необходимости – жили-то рядом, да и светало уже.
Шли, словно чужие – разговор не клеился, и что-то словно тяготило…
Войдя в квартиру, я пошла на кухню ставить чайник, пригласив и его, больше для проформы, не ожидая, что согласится, но он согласился.
Подошел, тяжело ступая, как-то по-медвежьи – за эти годы он стал еще выше и раздался вширь – и остановился в полушаге. Мне вдруг стало тяжело дышать и неуютно под его взглядом.
– Уходи, не надо, не нужен ты мне, – уперлась кулаками в грудь, отталкивая. Но такую махину просто так не сдвинешь. А он молча смотрел и улыбался. Потом просто сгреб в охапку и поцеловал. Жестко и грубо, словно наказывал за что-то, а я вместо того, чтобы оттолкнуть или сопротивляться, ухватилась за его плечи, потому что ноги реально не держали. Все мысли и слова тоже куда-то улетучились, и я оказалась сидящей на кухонном столе. Мои ноги обнимали его в попытке прижать как можно ближе, а руки тщетно пытались развязать галстук и стянуть пиджак…
Проснувшись среди ночи, я долго лежала без сна, думая, как поступить, и что будет дальше, понимая, что он, скорее всего не отступится, да и я не смогу его прогнать, потому что не хочу расставаться…
Память услужливо подсовывала картинки прошлого, на которых мы всегда были вместе. В самом деле, я не могла вспомнить ни одного эпизода своего детства или школьной юности без него. Он всегда был рядом, он просто всегда был, так может быть это все-таки судьба?


***


Он ходил по коридору роддома в накинутом на плечи халате и не находил себе места. Что-то пошло не так, и врач бесцеремонно выставил его вон, чтобы не мешался. И вот теперь он не знал, что предпринять и кого попросить, чтобы с ней и малышом все было хорошо. Или хотя бы только с ней. Молиться он не умел, да и не особо верил…
– Папаша, идите сюда, держите вот, – неожиданно дверь отворилась, и пожилая санитарка протянула ему спеленутого младенца.
Он взял малыша на руки и вошел в палату. Она улыбалась ему с кровати, а рядом с ней лежал еще один такой же кулек…