Запах вербены

В том ридикюле был флакон духов
И маленькая книжка записная…
Но только не для записи стихов –  
Она порядок танцев объясняет.
Ведя с душевным трепетом борьбу,
Стояла дева юная, волнуясь,
И встретила на том балу судьбу,
Любви веленью сердцем повинуясь…
Любовь была опорой им всегда.
Они до самой смерти были вместе…
А дождь пусть льет. Ведь это не беда,
Когда душа поет мне солнца песню.

Маша откровенно скучала, сидя второй месяц у бабушки на даче. Лето оказалось холодным и дождливым, ходить по участку приходилось в старых дедовых галошах, из подружек почти никто не приехал, да и некуда было особо пойти, если с утра небо было уже обложено серыми свинцовыми тучами, и просвета в них практически видно не было.
Но в один из таких унылых дней на соседней даче раздались голоса, и кто-то громко крикнул:
– Маша, Маааашка, Маруууся, ты тут?
– Да, конечно, – девочка радостно сбежала со своего крыльца. – Привет, Пашка. Надолго?
– Не, Марусь, только на выхи, айда к нам. Посидим на чердаке, потреплемся.
– Иду, – Маша пролезла в дырку в заборе и оказалась у соседей.
Ребята забрались на чердак и как обычно уселись там на старый продавленный диван. Но то ли они выросли за год, то ли диван совсем сгнил, но обивка вдруг треснула, и Маша оказалась сидящей на жестких пружинах, а Пашка – на чем-то кожаном и мягком.
– Ой, – взвизгнула девочка, вскакивая.
– Ого, – удивился Паша, вытаскивая из-под себя старый кожаный ридикюль.
– Дай сюда, – Маша тут же отобрала у приятеля находку и открыла сумочку.
Оттуда пахнуло вербеной, да так сильно, что девочка чихнула.
– Интересно, что там? – Она подошла к стоящему у окна столу и вытащила из ридикюля дамскую перчатку очень тонкой кожи, небольшой флакончик духов и маленькую записную книжечку. Даже не книжечку, а какие-то листочки, к которым был приделан карандашик. На листочках были написаны мужские имена и названия танцев.
– Ой, я знаю, что это такое – это бальная записная книжка, мне бабушка Мила рассказывала. Интересно, чье все это?
– Не знаю, пойдем спросим.
Ребята спустились вниз. Бабушка Паши как раз накрывала стол к чаю.
– Где вы это нашли? – Удивилась она. – Я думала, ридикюль пропал при переезде. – Он принадлежал моей бабушке.
– Ой, тетя Феся, расскажите, – попросила Маша, – а я чай приготовлю и могу посуду помыть.
– Да что рассказывать? Там ничего интересного. Это ее бальная записная книжка, перчатка и духи. Она очень любила запах именно вербены. Всю жизнь, сколько я себя помню, – Евфросиния Ильинична грузно опустилась на стул, – от бабушки Кати пахло вербеной. Да, ее звали Екатериной. Екатерина Романовна Львова. Княжна Китти Львова, если точнее. Тогда всех так называли, на английский манер.
Эти перчатки она надевала на первый бал, да и книжечка тоже с того бала. Рождественский бал в Благородном собрании. Бабушка любила о нем рассказывать. И про то, как бравый александровский юнкер – было в Москве такое юнкерское училище на Знаменке – выпросил у нее перчатку. А она подарила.
– И что дальше? – Маша с замершим сердцем слушала рассказ.
– Ничего. Интересного ничего. Он приехал на другой день, просил разрешения ухаживать, после Пасхи они обвенчались. У них было четверо сыновей и одна дочь – моя мама. Вот и все.
– Но тетя Феся, неужели ничего интересного больше?
– Машенька, милая, интересное в книгах пишут, да в кино показывают, а это была обычная жизнь. Они пережили революцию, две мировых войны, да много чего пережили, но я никогда не слышала, чтобы дед повысил на бабушку голос, или она его бранила. Только «Да, Катенька, что Катенька, хорошо, Катенька». И она тоже всегда – Лёлюшка и Лёлюшка – дедушку звали Леонидом.
Он умер, когда я уже в институте училась. Просто лег спать и не проснулся утром. А как ему девять дней было после смерти, тут и бабушка преставилась. Вот ведь как – всю жизнь вместе, и в вечность она за ним ушла. А больше – ну, в самом деле, ничего интересного.
Давайте лучше чай пить с вареньем, а то он остынет, а я холодный не люблю, – Евфросиния Ильинична налила всем чаю и подала на стол свежее клубничное варенье и плюшки.
Маша быстро выпила свою чашку и, попрощавшись, пошла домой. Ей почему-то вдруг захотелось побыть в одиночестве.
Забравшись с ногами в кресло, девочка вспоминала рассказа Пашиной бабушки и думала – «Как это здорово – вот так полюбить – раз и на всю жизнь. Не ссориться, не ругаться. Это же настоящее чудо. А Пашина бабушка сказала – ничего интересного. Зря она так. Обычная жизнь. Да как раз совсем не обычная, а именно как в книгах или в кино. Вот бы мне так.»
Девочка не заметила, как заснула. И во сне она танцевала на настоящем балу. У нее было красивое бальное платье, перчатки и веер, а на ее кавалере – мундир юнкера. Играла восхитительная мелодия, в канделябрах горели свечи, а Маша и юнкер кружились по паркету в вальсе…